Описание Храма Спаса Нерукотворного в с. Деулино. Глаза, смотрящие в небо "он знал то, что я давно забыла"

В память об этом перемирии в Деулино уже в следующем году была построена деревянная церковь с колокольней, позже сгоревшая. В 1849-1853 годах на средства прихожан была построена каменная Спасская церковь, стилизованная «под старину». В 1876-1882 годах к ней была пристроена колокольня. В 1938 году церковь была закрыта. Возвращена верующим в 1991 году и теперь является центром подворья Троице-Сергиевой лавры.

Но сюда стоит заехать не только для этого. Здесь похоронен известный духовник - игумен Борис (в миру Илья Михайлович Храмцов) умерший в возрасте 46 лет семь лет назад. Его ранняя кончина стала неожиданным ударом для многих, ибо для великого множества страждущих и болящих душ был он отцом и другом. Старцы Троице-Сергиевой Лавры называли его «земным Ангелом». Святые Отцы говорят, что люди приносят Богу разные дары, каждый в меру своих возможностей, но есть такие, кто приносит самый большой дар - всю свою жизнь. Одним из таких избранников Божиих и был игумен Борис.

По благословению старцев из Троице-Сергиевой Лавры отец Борис в 1990 г. вступил в братство Лавры и вскоре был направлен в Черниговский скит в 14 км от обители преп. Сергия.Здесь он наладил ежедневные богослужения, проводил ежедневно исповедь и соборование, начал работы по восстановлению скита. На ежедневные соборования к нему стекались сначала десятки, потом сотни людей. Человек, однажды попавший к Батюшке на исповедь, запоминал его на всю жизнь. Многие люди стремились снова приехать к нему за решением различных житейских и духовных проблем. И никто не уходил неутешенным.Один из близких духовных чад Батюшки так теперь вспоминает о своей первой исповеди у отца Бориса в Черниговском скиту: «Попав впервые на исповедь к Батюшке, я, казалось, рассказал ему все свои смертные грехи. Но Батюшка не спешил с разрешительной молитвой, а тут же велел мне выйти из храма и там, за дверью, вспомнить еще несколько смертных грехов и исповедать их. Постояв-подумав я действительно, к своему удивлению, вспомнил еще несколько грехов и, вернувшись, рассказал их Батюшке. Но он снова сказал мне выйти за дверь и вспомнить еще какие-то смертные грехи. Я заупрямился: ведь вспоминать-то уже нечего! Но Батюшка строго сказал мне: «Иди и вспомнишь». Так и получилось. И только тогда я услышал слова разрешительной молитвы».Батюшка не спешил давать епитимии: переживал, что человек может ее не выполнить, а это тяжкий грех, и потому сам молился о людях, побывавших у него на исповеди.Враг рода человеческого не дремал. Он возбуждал зависть в некоторых людях, сеял раздор среди окружающих Батюшку. Никто не знал, сколько безсонных ночей проводил он в молитве, сколько болезней терпел, сколько скорбей и огорчений причиняли ему окружающие его люди. Посыпались анонимки, жалобы во все инстанции, вплоть до наместника Лавры и даже до Патриарха. Местные ростовские газеты изливали на батюшку потоки грязи. Скорбь его увеличивалась еще и от того, что многие из близких ему людей поверили сплетням и отвернулись от него. Несмотря на постоянные гонения со стороны начальства, Батюшка всех оправдывал, никого не осуждал и не позволял этого делать другим. Он все время напоминал своим чадам, что хуже всего - это надоедать кому-либо, ибо именно от этого происходят все недовольства, ропот и вражда между людьми. Видимо, предчувствуя близкую кончину, Батюшка говорил об этом монастыре: «Это будет мой последний крест». Тогда никто не придал значения этим словам. Батюшка никогда ни на что не жаловался. Всегда выглядел бодрым, энергичным, благополучным, готовым в любую минуту прийти на помощь всем нуждающимся. Батюшка почил 5 сентября 2001 г. в 23 часа 10 минут.Вечером 6 сентября гроб с телом Батюшки повезли в Сергиев Посад - в Лавру. Похоронили о. Бориса на Лаврском кладбище в с. Деулино.

Каждые выходные сюда приезжают полные автобусы паломников и по молитвам к отцу Брису многие получают исцеления и облегчения в скорбях.

Так что место вполне достойно посещения. Храм находится прямо в центре села, поэтому сделать традиционную закладку показалось мне нереальным. Но не хотелось и выносить её за село. Ведь многие приезжают сюда на экскурсионных автобусах (например фирма «Радонеж» или «На пути храму») и делают здесь остановку на 20 минут, после чего едут дальше в Углич, для них взятие традиционной закладки будет просто невозможным.

Ожидающие каких-то особых красот природы или чудес архитектуры, наверное, будут разочарованы этим тайником. И тем не менее, проезжая по шоссе Сергиев Посад - Углич, остановитесь на пять минут в месте, сыгравшем такую роль в истории России и зайдите на могилку к игумену Борису. Расскажите ему про свои горести и печали (а у кого из нас их нет) и попросите помощи. И «...по вере вашей да будет вам...»

К нему ехали со всей Руси. Ехали из других стран. Ехали, истерзанные человеческой злобой, страданиями и получали успокоение, мир и духовную радость. Его доброта распространялась на всех, кто в нем нуждался: на здоровых и больных, на взрослых и детей. Он не отказывал никому. Порой казалось, что его приход - пристанище для душевнобольных, пьяниц и наркоманов. Сколько людей получили у него приют и исцелились...

Моя первая встреча с отцом Борисом произошла в 1994 году. Он служил тогда в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры. Помню, я вошел в храм и остановился у самых дверей. Было очень много народа, а отец Борис, склоняясь над аналоем, исповедовал. Потом вдруг он выпрямился и неожиданно посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились, и… Мои поиски духовного наставника закончились.

Батюшка оказался совсем молодым человеком, лет сорока. Но то, что он, несмотря на это, являл собой «дух-утешитель», читалось сразу – в то утро не нашлось ни одного человека, который отошел бы от него безрадостным.

С этого памятного дня мои поездки к батюшке стали довольно частыми, а в последние полтора года жизни игумена Бориса Господь даровал мне счастье быть его личным водителем. Батюшка не раз предлагал поставить «приемничек с проигрывателем», чтобы псалтырь слушать, а я намеренно откладывал. Мы проехали с ним тысяч пятьдесят километров, и я беспрерывно его слушал. Первое время что-то из ответов пытался записывать, но потом понял, что на это никакого времени не хватит, и уже просто пытался прочувствовать логику его мыслей вслух, сохранить сами ОЩУЩЕНИЯ.

Отцу Борису довелось вернуть к жизни не один храм. Глаза батюшки всегда становились печальными, когда он видел разрушенные святыни. Но как таковой цели – восстановления храмов – у него не было. Как не было и какой-то планомерной работы и жизни. Все хозяйственные вопросы решались им между делом и непонятно как. Даже те, кто был рядом постоянно, удивлялись – когда отец Борис успевает монастыри подымать и храмы строить?

Сам батюшка говорил так: «Главное, положите первый ряд кирпича». И правда! Смотрим, вот уже крест подняли, вот купола золотятся… Как-то позвонили ему из Киевской Лавры, дескать, никак не могут Успенский храм восстановить. Не идут дела, и все тут! Он и им сказал, чтобы первый ряд кирпича положили. И впрямь, строительство как будто само собой пошло. Спонсор появился, который до последнего дня все, что у него было, на возведение этой церкви отдавал…

Главной заботой отца Бориса, несомненно, были храмы душ людских. Думаю, что за свою жизнь батюшка принял тысяч сорок человек, потому что принимал он беспрерывно. Каждый день сначала служил литургию, потом крестил, потом соборовал, потом исповедовал – и так до полуночи.

Отец Борис всегда давал понять своим чадам, что грехов непрощаемых нет. Во время исповеди не позволял подолгу и подробно на них останавливаться – «резал» грехи, как огурцы, – чик-чик-чик-чик. И подобно Игнатию Бренчанинову учил бросать их «в бездну милосердия Божиего».

Как-то стоял у него на исповеди парень. Красивый такой: высокий, волосы роскошные до плеч, кожаное пальто. Но взгляд угрюмый донельзя. Исповедь закончилась, он поворачивается, и я вижу лицо человека, которого приговорили к смертной казни, поставили к стенке, а потом сказали, что приговор смертный отменяется и ему даруют жизнь. И эти глаза я увидел.

Другой пример. Однажды приехала к отцу Борису женщина молодая, лет тридцати, с такими тяжелыми глазами, что смотреть было тяжко. Она протянула ему две толстые тетради, исписанные перечислением грехов. «Я, – говорит, – две ночи писала…» Батюшка взял тетрадки в руки, повертел и говорит: «Молоко, что ли, в пост пила?» И разорвал их тут же. То есть он дал понять этой истерзанной сомнениями паломнице, что, если грех исповедан, его уже нет, что никогда, никем и нигде тебе это уже не помянется. У женщины взгляд совсем другим стал.

Вообще, можно было привести к отцу Борису человека в любом сложном состоянии, в любой степени взвинченности, оставить и точно знать, что он найдет такие слова, что человек этот уйдет от него таким «тестом раскисшим»…

Отец Борис, что подобает чаще всего старцам, знал иерархию греха. То есть когда более слабым грехом можно попытаться вытеснить более сильный. Но были ситуации, когда батюшка был непреклонен. Например, он никогда не благословлял прерывание беременности. Говорил, что рожать надо при любых обстоятельствах. Вплоть до того, что: «Роди ребеночка и отдай нам. Мы будем его воспитывать». Я был участником одной такой истории, когда мы с отцом Борисом выхаживали женщину беременную, ездили к ней домой, возили продукты, сажали при ней сиделку, лишь бы она чего не сделала…

Он никогда не давал какие-то низкие определения людям, впадшим в те или иные искушения. Хотя приходы его зачастую составляли бывшие заключенные, пациенты психиатрических клиник, те, кому попросту негде было жить, кого общество брезгливо отвергло. Монастырь был последним их пристанищем, последней надеждой. Батюшка так и говорил: «Дальше уже пропасть. Если они отсюда уйдут, погибнут».

И, тем не менее, сколько раз мы убеждались в том, что среди тех, кого «на воле» считали «мусором жизни», встречались личности огромного масштаба. Порой отдельные слова, брошенные ими, давали почувствовать в этих людях огромный духовный потенциал. Например, был у нас парень выпивающий, которого никуда кроме трапезной не пускали, потому что он всегда стремился что-то украсть. Частенько батюшка слышал от новичков недоуменный вопрос: «Зачем он вам?» И я однажды тоже задал этот вопрос. Отец Борис короткой фразой поставил точку: «Он будет проповедовать в подвалах!» По его словам, когда человек оказывается на «своем» месте, его недостатки могут обернуться его же достоинствами.

Бывало, люди пьющие срывались. Отец Борис говорил тогда твердо, но беззлобно и с юмором: «Заворотики, заворотики…» Что означало – закрыть перед провинившимися ворота. «Пусть они себе там пропьются, проспятся, денечек-другой походят голодными, потому что есть не на что. А красть они уже не станут…» Дня через два бедолаги конечно же появлялись, и батюшка их сразу на исповедь. Но местечко в корпусе уже поплоше определит: «В коридорчик на раскладушечку…»

И человек не обижался, потому что знал: сам виноват.

Слушая отца Бориса, я стал задумываться, почему люди совершают ошибки. Взял бы Господь и в каждого вложил правильные слова, мысли, поступки. Потом я понял, что это происходит для того, чтобы совершенная чья-то ошибка послужила поводом для проявления сердечного любовного прощения. У Силуана Афонского есть такие слова: «Больше любит тот, кому больше прощается». Отец Борис от себя добавлял: «Любит ТОЛЬКО ТОТ, кому прощается». Говорил, что ошибки дают нам повод для того, чтобы друг о друге молиться и друг друга жалеть. Так и говорил, что, прощая проступок человеку, он вселял в него первую каплю любви.

Мы не раз становились свидетелями того, как он явно позволял себя обманывать. Объяснял, что делает это для того, чтобы удержать человека в монастырской спасительной среде. Поэтому иногда получалось, что отец Борис благословлял на грех, прекрасно понимая, что если человек уйдет без благословения, то все равно будет этот грех делать, но уже обидевшись на церковь, на священство, и это было бы еще хуже…

Он вообще никогда человека не ломал, не переделывал насильно, просто находил для него подходящее место. Один мальчик пришел к нам после тюрьмы.

Настолько битый-перебитый, что ничего не соображал. И ему отец Борис нашел дело – подавать кадило. Мы его так и называли между собой – Андрей с кадилом.

Наркоманы приезжали. Батюшка очень серьезно относился к этому и говорил, что им лет пять надо пожить в общине, чтобы излечиться. Им же он говорил про один год, чтобы не пугались. Они поживут, поживут и забывают о том, без чего жить не могли.

С грехом никто не боролся, все само собой отмирало. Грех просто отпадал, исчезала почва для него. Почва, как говорил отец Борис, – это отсутствие любви. «Человеку нужна хотя бы одна живая душа, которая бы его любила, – рассуждал батюшка. – И тогда он выживет, и тогда он спасется и начнет жить так же по отношению к другим людям. И каждый чело-

Век ищет, прежде всего, любви. И церковь как раз то место, где найдется хоть один человек, который его любит. Этим человеком, – говорил отец Борис, – призван быть священник». Отец Борис был для всех именно таким человеком. Был и останется.

Любовь батюшка считал всеобщим эквивалентом. Говорил, что через нее можно все. Мы в монастыре жили и не имели в кармане ни копейки. Никаких денег никому не давалось. Хотите хлеба, обменяйте молоко на хлеб. «Деньги – не зло, – говорил батюшка, – они просто заменяют недостаток любви. Все знают, плохо человеку – дай деньги, и ему уже будет полегче».

Рядом с отцом Борисом недостатка любви не было, поэтому без денег мы обходились спокойненько. Вспомнилось, как приехал к батюшке один бизнесмен, который составил бизнес-план развития монастыря. Отец Борис поблагодарил его, но планом пользоваться не стал. Сказал мне на ушко: «Будем молиться, и Господь нас завалит деньгами»…

Чудеса были около игумена Бориса нормой жизни. Если говорить об исцелениях душевных и физических, то их были тысячи. Со стороны это выглядело так, как будто батюшка между делом решал, например, делать или не делать операцию на сердце. Природу его благословений понять было невозможно. Чувствовалось, что, благословляя, он высказывал не только Божию волю, но и учитывал при этом духовные силы каждого конкретного человека. Это сердечная боль старцев всех времен – зная Божию волю, сталкиваться с тем, что люди, узнав ее, не выполняли, стремились сделать все по-своему.

Был случай, когда при мне женщина по телефону пыталась взять у отца Бориса благословение на сложнейшую операцию на сердце. Отец Борис велел передать, что никакой операции делать не надо. Женщина же продолжала сомневаться, еще не раз переспросила о благословении, говорила, что чувствует себя плохо. Батюшка лишь подтвердил свой ответ: «От операции воздержаться!» Через два дня новый звонок: «У меня все прошло»…

Думается, что отец Борис настолько сердечно относился к людям, что каким бы ни был недуг, человек постепенно оживал и шел на поправку. Молитва его со стороны совсем не выглядела чем-то особенным. Его часто просили помолиться о ком-либо. Я раньше думал, что для этого отец Борис выберет особое время и место, «настроится» специально. А он – нет. Тут же, глаза к небу поднимет, перекрестится и просто скажет: «Помоги, Господи!» И все. И люди при этом получали помощь. Порой казалось, что батюшке нашему достаточно просто вздохнуть, и Господь услышит…

Однажды мужчина привез к нам в монастырь своего сына Алексея, парня лет двадцати пяти, наркомана. Худой такой, плоский, высохший. От него шел стойкий тяжелый запах, настолько он был наркотиками пропитан. На его глазах один за другим умерли все его друзья. Отец Борис начал с того, что положил страдальца на свою кровать. Сам же ушел спать куда-то на другое место. Когда, придя в себя, парень рассказал, что работал в Америке на ремонте автомобилей, батюшка вспомнил, что есть у него подаренная кем-то «шестерка». Старенькая, обшарпанная. Вот ее-то он и поручил Леше привести в божеский вид. Леша поспешил заверить игумена, что за недельку справится. Но не тут-то было. Отец Борис сказал, что машина эта должна быть готова к вечеру. И произошло невероятное – парень, который совсем недавно едва подавал признаки жизни, за один день справился с работами, рассчитанными на многодневный труд целой бригады автослесарей. «Классика» к заходу солнца засияла, как новая! Вот так строились храмы. Храмы души…

Все, на что у других уходила уйма времени, сил, нервов, для отца Бориса было доступно и легко. Вспоминаю историю, произошедшую во время его служения в Ростове. Какой-то монастырь в течение двух лет безнадежно добивались передать церкви. Отец Борис, узнав об этом, велел срочно отпечатать нужное прошение, приготовить еще несколько бумаг. В четверг он поехал с документами на переговоры, а в субботу в главном монастырском храме уже стелили полы. Три дня понадобилось батюшке, чтобы «взять» этот монастырь...

Скорее всего, познакомившись с отцом Борисом, люди буквально прилеплялись к нему душой и размягченным сердцем испытывали потребность что-нибудь сделать для его монастыря. В Варницах, например, один председатель совхоза тысячу гектаров земли отписал под монастырские угодья. Просто взял и отписал! Мне рассказывали другую историю, как отцу Борису дали трактор, на котором в связи с его удручающим состоянием на дорогу выезжать было нельзя. И вдруг открываются монастырские ворота, и на подворье въезжает это «чудо», с одной висячей фарой, в сопровождение двух милицейских машин с мигалками! Ничего особенного – просто местные ГАИшники посчитали своим долгом сопроводить технику для пастырского хозяйства...

Не секрет, что игумен Борис не раз попадал под «каток» обычной людской зависти и наказывался церковным руководством. Но сам он про это никогда ни в коей мере не упоминал. Помню лишь одну фразу, брошенную им вскользь: «Меня, как что-то построю, сразу в другое место переводят». И все, больше никогда мы это не обсуждали, даже темы такой не касались. Единственное, однажды я рассказал ему историю о епископе, который был очень не доволен жизнью и деятельностью Иоанна Кронштадтского, а когда отца Иоанна хоронили, то он взял его гроб и понес. Отец Борис выслушал, улыбнулся и произнес: «Так он после смерти батюшки покаялся».

«Почему были гонения на христиан? – спрашивал батюшка. И сам отвечал: А потому, что христиане говорили: „Мы любим вас“. А гонители стали проверять: „Мы будем вас мучить!“ – „А мы будем, умирая, в этих муках, вас благословлять“. – „Не верим! Давайте еще одного, еще одного!“ Мир до сих пор нас проверяет, хочет убедиться. Потому что это огромное счастье – иметь рядом человека, который тебя любит. И если он меня обманет, то я погибну, мне нужна настоящая любовь». По словам отца Бориса, любой человек имеет потенциал стать любимым и любящим. Вспоминаю, как он мне однажды сказал после приема группы паломников: «Такие тяжелые! А ведь еще нужно каждому понравиться! Чтобы выслушали, приняли, вынесли что-то нужное для своей души…»

Когда кто-то из братии собирался в монашество, он относился к нему предельно внимательно. Вообще к монашеству и монахам батюшка относился очень серьезно, с особой заботой, пониманием трудностей их жизни. Говорил, если у человека в душе любви к Богу много, то он может прожить и без семьи, потому что семью человек заводит для того, чтобы знать, что его кто-то любит, чтобы любить самому. Но если в душе любовь к Богу заполняет все, то этому человеку есть путь в монашество. Объяснял, что любовь к Богу выше всего.

Особенно трогательно относился к тайным постригам. Мы ехали с ним где-то, и иногда он показывал в разные стороны – вот там тайная монахиня, там тайный монах. Пояснял при этом, что самое высокое дело – тайное, что нужно стараться, чтобы никто не знал, что вы делаете для человека. Желательно, чтобы даже сам человек этого не ведал. «Господь, – говорил отец Борис, – становится вашим „должником“. Он все отдаст вам тогда, когда вам будет нужно и тем, чем вам будет нужно». И сам жил и поступал так – сделает кому-то добро, а у самого «невинные глазки», как будто он не знал ничего, ничего не видел.

«Задача старца, – считал батюшка, – выгородить человека перед Богом». В этом смысле старец становится в очень тяжелое положение, потому что он видит то, что человек по слабости своей не делать не может, и просит Господа простить его. И не было такого случая, чтобы он отказывался о ком-то помолиться. Наоборот, говорил: «Везите всех! В греческом языке нет слова – „грех“. Есть слово – „ошибка“. Этот человек ошибся в поисках любви, не туда забрел. Один искал в вине, другой в развлечениях, третий в деньгах, четвертый еще в чем-то. Выход один – становиться самому источником этого человеческого отношения, любви. Что такое спасение? Вот спасаюсь я сейчас или не спасаюсь? Что делать, чтобы спастись? А вот, если есть человек рядом и ты ему рад, а он тебе рад, ты уже спасаешься. Ищи способ быть этой радостью для другого человека».

Люди, у которых было по шесть перстней, наколотых на пальцах, говорили, что отец Борис – Человек. А у них после детских домов, после тюрьмы обостренное чувство справедливости. Их не обманешь.

Еду как-то с батюшкой, а сам думаю: «Почему именно его Господь выбрал для такого служения?» А он как будто прочитал мои мысли: «Я не был всегда таким». Конечно, это была работа над собой. Это постоянный собственный труд. Мне рассказывали, что когда-то давным-давно он срывал одеяла с монахов. «Поднимайтесь на службу!» Потом уже никогда такого не делал. Кто-то спит до одиннадцати, а он лишь пожурит шепотом: «А если владыка зайдет сюда?» И все. Про кого-то ему укажут – не работает, а он одно скажет – не трогайте, пусть обвыкнется, прирастет. А тот уже три года прирастает…

Обидеть человека он не умел в принципе. Даже когда обычным послушникам от него «доставалось», это выглядело так, что мы смеялись. Потому что в его словах настолько все было безобидно. Страсти не было… Похожий характер отношений старшего по званию с подчиненными можно увидеть в старом фильме о Суворове. В игре артиста, исполнившего главную роль, есть что-то созвучное с отцом Борисом. Вспоминается сцена, когда полководец отчитывает одного военного за то, что тот не обеспечил своевременную подачу боезапасов. «Где же ты был? – спрашивает Суворов. – Еще раз случится, повешу тебя на первом дереве». А далее добавляет: «Я тебя люблю, поэтому обещание свое обязательно исполню»…

Когда кто-то из ребят просил у отца Бориса прощения, он говорил: «Бог простит, а ты меня прости». И тут же что-нибудь «эдакое» добавлял: «Я-то хуже колеса от твоей машины», например. И все смеялись…

Кончину свою игумен Борис предчувствовал. Более того, он знал даже ее срок – блаженная Любушка ему это открыла, но жил так, как будто у него в запасе была вечность. Помню, как он обронил как-то фразу: «Живу чужой век». Я переспросил, что он имеет в виду, и он пообещал мне, что укажет попозже срок, когда ЭТО произойдет. Не указал, а может быть, я пропустил мимо его откровение...

Как-то я его о чем-то спросил, а он в ответ переспросил: «В этой жизни?» И я понял, что он живет между этой и той жизнью. Смерти для него не существовало. Он говорил – не «умерли», а «примерли», чтобы потом встать и пойти.

Почему Господь его так рано забрал от нас? Чаще всего склоняюсь к мысли, что уход человека святой жизни обуславливается его окружением. В детали этого предположения погружаться опасно – можно ошибиться. Пусть загадка ухода отца Бориса остается загадкой, и тайна остается тайной. Скажу одно: эти «маячки» уходят, чтобы люди поняли, как сложно без них жить.

Мы ему очень верили и жили так, как он говорил, искренне считая, что так и должно быть, как говорил батюшка. Он был для нас толковым Евангелием сегодняшнего дня, показывая, как нужно жить согласно с писанием в современных условиях. Жизнь меняется все быстрее и быстрее, и уже невозможно построчно воспользоваться опытом Антония Великого, например, или Макария Египетского. Отец Борис своей ежедневной, ежечасной жизнью показывал, как нужно жить святым в этом мире. Как быть святым, будучи банкиром, архитектором, торговцем, учителем.

Никогда не забуду, как однажды я был на одном из подворий и зашел в трапезную. За длинным столом сидел отец Борис в окружение насельников скита. И мне вдруг показалось, что они все – святые. А там были обычные люди: выпускники МГУ, водители, экономисты бывшие, которые Плехановский закончили, а потом, не задумываясь, поехали к батюшке коров пасти… К монашеству никто из них не стремился, но очень многие стали позже монахами, священниками. Главное, что все, кто имел счастье знать отца Бориса, даже те, кто лишь косвенно соприкасался с теми, кто знал его, нашли дорогу к Богу.

Светлая ему память!

Слава Тебе, Господи!

Записала Наталья ГЛЕБОВА

Близ церковной ограды храма в честь Спаса Нерукотворного, что в селе Деулино, стоит небольшая часовня – сень над могилой подвижника Русской Церкви - игумена Бориса (Храмцова). По его молитвам Господь являл православным людям свою помощь. Сюда приезжают помолиться не только его духовные дети, а все, нуждающиеся в помощи. Получают они ее и сейчас. Об этом свидетельствуют записи в журналах отзывов приходящих на его могилу.

Игумен Борис (в миру Храмцов Илья Михайлович)

Детство прошло в селе Карым-Кары Тюменской области, на берегу реки Оби.

С 15 лет прислуживал в церкви (Знаменский собор в Тюмени), пел на клиросе.

После прохождения армейской службы в 1975 г. был принят псаломщиком в храм Покрова Пресвятой Богородицы г. Тобольска.

В том же году, в 20-летнем возрасте принял монашеский постриг с именем Борис (в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса) и рукоположен во иеродиакона, затем в иеромонаха.

Служил на приходах Омско-Тюменской епархии. Заочно окончил Московскую Духовную семинарию и академию.

В 1990 году был принят в братство Троице-Сергиевой Лавры.

По благословению наместника Лавры священноархимандрита Феогноста начинал восстановление Черниговского скита, где ежедневно проводил соборование. Каждый день к нему съезжались десятки, сотни людей со своими скорбями, заботами и болезнями. Участвовал в восстановлении скита Параклит.

С 1995 года занимался восстановлением Троице-Сергиева Варницкого монастыря под Ростовом (на родине Преподобного Сергия Радонежского).

В 1998 году переведен в Ивановскую епархию. Организовал в г. Иванове подворье Свято-Николо-Шартомского монастыря - обитель скорбящих и больных. Построил храм в честь святого благоверного князя Александра Невского.

Организовал восстановление монастыря в честь Сошествия Животворящего Креста Господня в селе Антушково. Начал строительство Крестовоздвиженского храма на месте Сошествия Креста. Организовал монастырское подворье на окраине г. Иваново с домовым храмом в честь святителя Николая Мирликийского и приютом для мальчиков-сирот.

Здоровье о. Бориса, подорванное многими скорбями и заботами, резко ухудшилось в середине августа 2001 года. Острое воспаление поджелудочной железы сопровождалось сильнейшими страданиями, которые батюшка старался скрыть от близких. Последние дни были особенно тяжелыми. Положившись всецело на волю Божию батюшка говорил: «Надо потерпеть, ведь Господь терпел...». Когда же, по настоянию духовных чад, прибыл врач, то он ничем не мог помочь. К тому же, ослабевшее сердце не выдержало бы никакой операции. Эта последняя болезнь о. Бориса, с ее тяжкими мучениями и завершила его крестный земной путь в Царствие Небесное. За два дня до кончины батюшка причастился Святых Христовых Тайн и соборовался.

Игумен Борис (в миру Илья Михайлович Храмцов) почил о Господе в возрасте 46 лет семь лет назад. Его ранняя кончина стала неожиданным ударом для многих, ибо для великого множества страждущих и болящих душ был он отцом и другом. Старцы Троице-Сергиевой Лавры называли его «земным Ангелом»…
Святые Отцы говорят, что люди приносят Богу разные дары, каждый в меру своих возможностей, но есть такие, кто приносит самый большой дар - всю свою жизнь. Одним из таких избранников Божиих и был игумен Борис.

Родился отец Борис 1 августа 1955 г. в селе Крым-Кары, расположенном на берегу Оби, в семье простых тружеников. Детство и юность его прошли в Западной Сибири - в Тюменской области. Отец, Михаил Никонович Храмцов, был лесник и, как говорится в народе, мастер на все руки. Мать, Нина Андреевна (впоследствии монахиня Аполлинария), в молодости работала зоотехником по оленеводству. Характер у нее был кроткий и смиренный, но в то же время достаточно твердый. Она овдовела за три месяца до рождения Ильи. И вся тяжесть воспитания сыновей (в семье Храмцовых был еще сын Алексей, старше Ильи на четыре года) легла на ее плечи. Она была человеком верующим и детей воспитывала в страхе Божием.
Илья от рождения был крепким и здоровым ребенком, жизнерадостным, ласковым и добрым. Он отличался любознательностью, находчивостью, смышленостью. Был послушен матери и учителям. Учеба давалась ему легко. Любое дело он старался сделать как можно лучше и быстрее. Крестили его в возрасте полутора лет. В школьные годы он уже знал наизусть много молитв. В тех краях, где они жили, храма не было. И когда в 14 лет отрок Илья впервые попал в большой храм, он сложил руки на груди и воскликнул: «Вот мой дом родной!» В Тюмени Илья поступил в медицинское училище и одновременно стал ходить в Кафедральный Знаменский собор, петь на клиросе. Его полюбили за быстрое усвоение богослужебного устава и необычайно красивый голос. Он пел первым тенором, похожим на женское сопрано, и имел безупречный музыкальный слух. В это время он побывал в пустыни в горах близ Сухуми, познакомился с глинским старцем схиархимандритом Андроником (Лукашом). По его совету и благословению Илья оставил учебу и постоянно ходил на службу в Знаменский собор, ожидая призыва в армию.
Начало службы в армии было для Ильи очень трудным. Но вскоре он обратил на себя внимание начальства как добросовестный и исполнительный солдат, и ему было поручено развозить пищу по подразделениям, благодаря чему у него оставалось свободное время. Поэтому и в армии будущий Батюшка не оставлял посещения храма, исповедовался, причащался. И это в то время, когда за «хождение» в церковь человека, как правило, ожидали большие неприятности. Господь же за столь большое усердие в посещении храма даровал ему много утешений.

Окончив службу, Илья переехал с мамой в Тобольск и поступил на клирос в Покровский собор. В 1975 г. он принял иноческий постриг с именем Борис (в честь св. благ. князя-страстоцерпца Бориса). Вскоре он был рукоположен в иеродиакона. Кроткий, нестяжательный о. Феодор - иеромонах Троице-Сергиевой Лавры, направленный служить на приход и живший по соседству с о. Борисом, своими духовными советами поддерживал молодого иеродиакона, исповедовал его, направляя жизнь инока в нужное русло. После рукоположения во иеромонаха отцу Борису недолго пришлось служить.
Опытных наставников было мало, и распоясавшиеся безбожники, осаждавшие Церковь, чувствовали себя хозяевами положения. Соотношение сил было не в пользу отца Бориса. Епископу Максиму пришлось перевести его в Омск, где Батюшка прослужил почти 10 лет в Никольском храме. Батюшка и своего старшего брата Алексия также привел в Церковь.
Его отношение к брату было заботливым и бережным… Он был как Ангел хранитель для Алексия, ставшего впоследствии архим. Димитрием, настоятелем Никитского монастыря в Переяславле-Залесском. Молитвенное правило, подготовка к богослужению, частые службы, напряженная учеба в Духовной семинарии и академии - вот из чего состояла их жизнь.

По благословению старцев из Троице-Сергиевой Лавры отец Борис в 1990 г. вступил в братство Лавры и вскоре был направлен в Черниговский скит в 14 км от обители преп. Сергия. Здесь он наладил ежедневные богослужения, проводил ежедневно исповедь и соборование, начал работы по восстановлению скита. На ежедневные соборования к нему стекались сначала десятки, потом сотни людей.
Человек, однажды попавший к Батюшке на исповедь, запоминал его на всю жизнь. Многие люди стремились снова приехать к нему за решением различных житейских и духовных проблем. И никто не уходил неутешенным.

Варницы, 1996 г. Воскресенско-Никольский собор